ПОКАЗАНИЯ НАЧАЛЬНИКА ЛИЧНОЙ ОХРАНЫ ГИТЛЕРА ГАНСА РАТТЕНХУБЕРА
20 мая 1945 года
г. Москва
Я, ГАНС РАТТЕНХУБЕР, бывший обергруппенфюрер СС и генерал-лейтенант германской полиции, являясь свидетелем смерти ГИТЛЕРА, считаю своим долгом рассказать о его последних днях и обстоятельствах смерти.
Мое желание вызвано тем, что, будучи в советском плену и имея возможность знакомиться с прессой, я вижу, что еще до сих пор как в Германии, так и в других странах муссируются различные слухи о судьбе Гитлера, и даже о том, что он жив.
В течение 12-ти лет, начиная с 1933 года и вплоть до дня смерти Гитлера 30 апреля 1945 года, я бессменно являлся начальником его личной охраны.
Совершенно естественно, что такой продолжительный срок пребывания в непосредственной близости к Гитлеру позволил мне знать факты из его жизни и деятельности, которые могли быть известны лишь узкому кругу приближенных к нему лиц, пользовавшихся его большим доверием.
Считаю нужным заявить также, что после смерти Гитлера и краха германской империи я не связан больше присягой и намерен говорить здесь об известных мне фактах, невзирая на мою былую преданность Гитлеру и его ближайшим помощникам.
Прежде всего следует изложить вкратце ту обстановку, которая сложилась в Берлине в апреле 1945 года.
Как известно, русское весеннее наступление 1945 года на Одере началось 14 апреля.
Стремительный прорыв русскими наших укреплений на Одере явился полной неожиданностью для германского верховного командования, так как эти укрепления считались неприступными. Ставку Гитлера охватило смятение и растерянность. Под сокрушительным наступлением Красной Армии рушились последние надежды на спасение германской столицы.
Спустя несколько дней неприятельское кольцо замкнулось вокруг Берлина. В концентрированном наступлении русские танковые и стрелковые дивизии с ожесточенными боями неудержимо продвигались к центру города.
В эти черные для германской истории дни на маленьком клочке земли, ограниченном территорией имперской канцелярии, в бомбоубежище Гитлера, во главе с ним, была сосредоточена вся государственная, политическая и военная власть Германии.
21 апреля 1945 года, после того как первый русский снаряд разорвался у Бранденбургских ворот, фюрер переселился в новое бомбоубежище, в саду имперской канцелярии. Оставаться в старом убежище, расположенном под «залом торжеств» имперской канцелярии, было опасно, ибо эти здания привлекали к себе внимание вражеской авиации и артиллерии, так что фюрер в один прекрасный день не смог бы выбраться из-под нагромождения обломков.
Новое бомбоубежище Гитлера представляло из себя подземное двухэтажное железобетонное сооружение.
В нижнем этаже, в условиях искусственного освещения и довольно скверной вентиляции размещались личные комнаты Гитлера, его жены Евы Браун и приемная.
К этому времени с Гитлером остались только самые преданные ему люди и небольшое число офицеров генерального штаба, необходимых для руководства военными действиями: ГЕББЕЛЬС, поселившийся в убежище со своей семьей, зам. начальника генерального штаба генерал КРЕБС, шеф-адъютант Гитлера генерал БУРГДОРФ, заместитель Гитлера по партии МАРТИН БОРМАН, личный представитель Риббентропа посланник ХЕВЕЛЬ, представитель военно-морских сил вице-адмирал ФОСС, представитель военно-воздушных сил полковник фон БЕЛОВ и начальник гестапо МЮЛЛЕР.
Кроме того, в убежище находились ЕВА БРАУН, возглавляемая мною личная охрана Гитлера, его прислуга и технический персонал.
Убежище Гитлера в те дни напоминало собою командный пункт на передовой позиции. И днем и ночью к Гитлеру, наряду с министрами ГЕРИНГОМ, РИББЕНТРОПОМ, ГИММЛЕРОМ и ДРУГИМИ, приходили генералы и офицеры, непосредственно участвовавшие в боях за Берлин.
Что же представлял собой в эти критические для германского народа дни верховный глава германского государства и его вооруженных сил — Адольф Гитлер?
Физическое и моральное состояние Гитлера в те дни было потрясающим. Он представлял собою в буквальном смысле развалину. На лице застывшая маска страха и растерянности. Блуждающие глаза маньяка. Еле слышный голос, трясущаяся голова, заплетающаяся походка и дрожащие руки. Человек, окончательно потерявший самообладание.
Но он пытался еще руководить и командовать. Однако его противоречивые, нервозные приказания окончательно дезориентировали и без того запутавшееся германское командование.
К такому физическому и моральному состоянию Гитлер пришел не сразу. Если раньше Гитлер любил, отдавая дань своему честолюбию, неожиданно появляться среди народа или солдат и офицеров действующей армии и наблюдать эффект, производимый своим появлением, то с 1942 года наступили большие изменения.
Беспрерывная цепь поражений и неудач на Восточном фронте, крушение его военно-политических планов, особо сильно сказавшихся в разгроме германских войск под Сталинградом, выбили Гитлера из колеи.
Я вспоминаю в связи с этим мой разговор с Гитлером во время пребывания в Виннице осенью 1942 года.
Гитлер, взбешенный неудачами наших войск по развитию прорыва на Сталинград, после одного из военных совещаний заявил в моем присутствии генералу ШМУНДТУ, адъютанту от главного командования вооруженных сил, что германские войска в настоящий момент остановлены, потому что Красная Армия сражается с непревзойденным ожесточением и упорством.
Причину, как заявил Гитлер, следует искать в приказе маршала Сталина — не отступать ни на шаг.
Мы не учли, продолжал Гитлер, что народы Советской России и Красная Армия безгранично доверяют Сталину. После некоторой паузы он назвал маршала Сталина — гигантом.
Известное покушение на Гитлера, совершенное в его ставке, в Восточной Пруссии 20 июля 1944 года, также сыграло свою роль в разрушении его здоровья. Состояние с тех пор заметно ухудшилось, несмотря на то, что от взрыва у него был лишь нервный шок и он стал хуже слышать.
Страх и недоверие к людям охватили Гитлера после покушения, и присущая ему истеричность стала прогрессировать.
Он потребовал от меня принятия самых решительных мер по усилению его личной охраны.
Гитлер ненавидел «чернь», как он в узком кругу именовал своих «добрых немцев», и боялся своего народа едва ли меньше, чем внешних врагов.
Ставки Гитлера на территории Германии по своему устройству и оборонительным сооружениям не уступали укреплениям Западного вала, а во многом и превосходили их.
Многослойные проволочные заграждения с минами-сюрпризами и током высокого напряжения, огромные
минные поля, многоуровневые доты с тяжелым вооружением и огнеметами опоясывали район ставки тройным кольцом.
Помещения ставки, и в первую очередь убежище Гитлера, устраивались в железобетонных бункерах со стенами толщиной в 6—9 метров, связанных между собой сложной сетью подземных ходов. Передвижение внутри территории ставки было возможно лишь по специально отведенным дорогам и лесным тропам, а все остальное пространство между ними минировалось.
На обочинах дорог устраивались ДЗОТы — секреты с пулеметными гнездами.
Для охраны в район ставки стягивались отборные моточасти С С с танками и артиллерией, внутреннюю охрану нес полк «Лейбштандарт Адольф Гитлер», служба ПВО была возложена на полк «Герман Геринг».
Характерны для Гитлера были и наименования ставок, утверждавшиеся лично им. Я имею в виду такие названия, как «Фельзеннест» (гнездо в скалах), «Вольфсш-люхт» (ущелье волка), «Вольфсшанце» (логово волка) и «Беренхеле» (берлога медведя).
После упомянутого покушения Гитлер почти не выходил из бомбоубежища и прекратил поездки на фронт.
Понятно, что его и без того слабое здоровье сильно страдало от недостатка свежего воздуха и солнца, ибо еще в 1935—1937 гг. Гитлер страдал тяжелым желудочным заболеванием, когда, несмотря на лечение сведущих профессоров, не было заметно никакого улучшения. Гитлер страдал тогда долгое время и неоднократно говорил о близкой смерти.
Гитлеру до последнего дня ежедневно делались впрыскивания для поддержания энергии, а также для предотвращения внезапного удара. Впрыскивания производились так часто, что профессор Морелль вообще не отходил от него.
Если после покушения у него дрожала правая рука, то вскоре это перенеслось также и на левую руку, а в последние месяцы он уже заметно волочил левую ногу. Тогда он совсем перестал выходить на воздух.
Все это привело к тому, что он сильно опух, поседел и постарел, а в последние дни ставки он все больше дрожал и при каждом взрыве снарядов, выскакивая из комнаты, спрашивал: «Что случилось?».
Мне, проведшему с Гитлером вместе немало лет, было тяжело видеть его в таком состоянии. Я невольно вспоминал те дни, когда Гитлер был энергичным и работоспособным человеком, когда он находил время у себя в резиденции в Берхтесгадене после ночных совещаний с министрами, уже под утро смотреть кинохронику, устраивать традиционный «ночной чай» в обществе дежурных секретарш, адъютантов и даже своей поварихи Марциали. Мы сидели и беззаботно болтали о всевозможной чепухе, слушали радио, женщины обращались к нему с различными просьбами и сообщали ему разные «новости»…
Однако вернемся к суровой действительности — концу апреля 1945 года.
Будучи по характеру чрезвычайно честолюбивым и упрямым до крайности человеком, Гитлер и здесь не изменил себе. Еще тогда, когда имелась возможность покинуть Берлин и руководить боями из какого-либо безопасного места, Гитлер категорически отклонял всевозможные предложения на этот счет.
21 апреля 1945 года у Гитлера состоялось совещание с участием начальника штаба КЕЙТЕЛЯ, генерал-полковника ЙОДЛЯ, генералов БОЛЛЕ, ГУДЕРИАНА, КРЕБСА, КОЛЛЕРА, БОДЕНШАЦА и вице-адмирала ФОССА.
В начале совещания Геринг доложил Гитлеру, что если он желает передислоцировать ставку в Берхтесгаден, то нужно сделать это немедленно.
Все участники совещания считали, что Гитлеру необходимо выехать из Берлина, так как думали, что Берлин может еще обороняться только в течение короткого времени. Во время совещания Гитлер вышел из комнаты вместе с Борманом и Кейтелем и еще раз обсудил с ними вопрос: выезжать ему или нет?
Возвратившись, Гитлер заявил, что выезжать он не хочет и будет оставаться в Берлине.
26 апреля в районе имперской канцелярии приземлился учебный самолет, на котором находились генерал ФОН ГРАЙМ и пилот ГАННА РАЙЧ. Близкие Гитлера, в том числе Геббельс с женой и другие, уговаривали Гитлера вылететь на этом самолете из Берлина.
Однако 29 апреля Ганна Райч и генерал Грайм покинУли ставку, и им будто бы удалось прорваться из Берлина, но Гитлер остался в бомбоубежище.
Вспоминаю сцену, когда жена Геббельса — МАГДА ГЕББЕЛЬС со слезами на глазах умоляла Гитлера покинуть бомбоубежище.
Гитлер и тут не изменил своему честолюбию и, театральным жестом оттолкнув Магду Геббельс, заявил, что никуда он из Берлина не уйдет и останется здесь «на вечном посту».
На самом же деле Гитлер просто не видел выхода из положения.
Подтверждением этому может служить известный мне случай в апреле 1945 года, когда к Гитлеру приехал гауляйтер Тироля ГОФЕР и предложил ему переехать в разрекламированную Геббельсом «Южнотирольскую крепость» — так именовался укрепленный район в горах Тироля.
Гитлер, безнадежно махнув рукой, сказал: «Я не вижу больше смысла в этой беготне с места на место».
Обстановка в Берлине в конце апреля не оставляла никаких сомнений в том, что наступили наши последние дни.
События развертывались быстрее, чем мы предполагали. Огонь со стороны советских войск настолько усилился, что связь с учреждениями, находившимися вне Берлина, а затем и в самом Берлине была полностью утеряна.
Однако примерно до 25 — 28 апреля Гитлер оставался верным себе, продолжая еще упорно надеяться на помощь со стороны войск, находившихся вне Берлина, и особенно на 9-ю армию генерала Венка.
Совещания следовали за совещаниями.
Гитлер, Геринг, Геббельс, Борман вместе со своими высокопоставленными генералами еще планировали дальнейший ход войны в то время, когда сопротивление стало явно бессмысленным и на улицах Берлина во имя престижа Гитлера гибли обманутые и преданные своим руководством солдаты, а население столицы подвергалось ужасным бедствиям и страданиям.
В то же время лично Гитлер прекрасно понимал, что дни его и Германии сочтены.
Я всю жизнь буду помнить один из вечеров конца апреля 1945 года, когда Гитлер, придя с очередного совещания разбитый, сидел за своим столом, сосредоточенно разглядывая карту Берлина с нанесенной на ней оперативной обстановкой.
Я зашел к нему доложить о неотложных мерах по охране ставки.
Невольно вспомнил я в этот момент, как фюрер еще не так давно в своей ставке в Восточной Пруссии, вместе с окружавшими его маршалами и генералами стоял над огромной картой Европы, где германские войска добывали ему победы…
Встав из-за стола, Гитлер посмотрел на меня и сказал: «Красная Армия в Берлине… Сделать это мог только Сталин».
Задумавшись, Гитлер вернулся к столу. Я тихо вышел из комнаты.
Из политических событий того периода следует отметить то обстоятельство, что Гитлер, а также его ближайшие помощники Борман, Геббельс и крупные военные руководители возлагали немало надежд на то, что существующий союз между капиталистическими странами Англией и США, с одной стороны, и Советским Союзом — с другой, так или иначе должен будет лопнуть.
Об этом мне известно из того, что Гитлер неоднократно показывал мне переводы статей, помещавшихся в американской газете «Вашингтон пост» и других изданиях американского агентства Ассошиэйтед Пресс, где писалось, что между руководителями трех держав на конференциях в Тегеране и Ялте якобы имелись большие противоречия, не дававшие возможности прийти к общему решению. Гитлер эти сообщения, как правило, брал с собой на военные совещания, где с их помощью пытался убедить, что Германии удастся сговориться с англичанами и американцами за счет русских.
Когда 22—23 апреля русские прорвали фронт и передовые части подходили к центру Берлина, Гитлер приказал, чтобы все сотрудники ставки, присутствие которых в Берлине не обязательно, немедленно вылетели в Берх-тесгаден. Гиммлера уже несколько дней не было в Берлине. Он находился в местечке Хохенлихен, в 70 км севернее Берлина.
23 апреля Берлин покинул Геринг, выехавший сначала в Каринхал, а затем — в Берхтесгаден.
В этот же день фельдмаршал Кейтель и генерал-полковник Йодль также выехали из Берлина для того, чтобы принять командование армейскими группами, которые должны были быть направлены на помощь берлинскому гарнизону.
25 апреля от Геринга поступила радиограмма о том, что согласно речи Гитлера от 1 сентября 1939 года, в которой Гитлер назначил его своим преемником, он принимает на себя руководство государством, так как Гитлер, находясь в окруженном Берлине, не в состоянии что-либо предпринять.
Когда Гитлер прочитал радиограмму Геринга, все его лицо перекосилось. Он был смертельно удручен и только лишь, овладев собою, буквально выкрикнул: «Герман Геринг изменил мне и родине. Покинул в самый тяжелый момент меня и родину. Он трус. Вопреки моему приказанию, он сбежал в Берхтесгаден и установил связь с врагом, предъявив мне наглый ультиматум, что если я до 9 часов 30 минут не телеграфирую ему ответ, то он будет считать мое решение положительным».
Гитлер приказал Борману немедленно арестовать Геринга и держать его под стражей до тех пор, пока тот под предлогом болезни не согласится уйти в отставку. Гитлер лишил его всех званий и отстранил от всех постов.
Борман передал это приказание моему заместителю Хегелю, который отдал соответствующее распоряжение по радио начальнику личной охраны Геринга.
Спустя несколько часов поступила радиограмма о том, что Геринг из-за «сердечных заболеваний» просит принять его отставку.
Геббельс же на измену Геринга реагировал по-своему. Он решил свести с ним давние счеты и сделал его виновником всех бед. Геббельс с присущей ему манерностью и театральностью бросал злобные обвинения Герингу. По его словам, Геринг был виновен во всех теперешних страданиях и в том, что Германия переживает отчаянное положение. Он возлагал также на Геринга всю вину за проигрыш войны, который Геббельс считал уже несомненным.
Геббельс говорил, что Геринг в душе всегда был предателем, никогда ничего не понимал и ни в чем не разбирался, вечно делал глупости и погубил Германию. Он только старался выставлять себя основным помощником фюрера и первым сбежал, как только увидел, что угрожает опасность.
Во всех обвинениях, которыми Геббельс осыпал Геринга, чувствовалось, что он просто завидует новоявленному фюреру.
Эта грызня ни для кого не являлась чем-то новым, и слушать Геббельса было крайне неприятно в то время, когда на улицах Берлина немецкие солдаты проливали за нас кровь.
Мне кажется, следует сказать, что предательство Геринга совершенно логично, ибо оно вытекает из всего его поведения в прошлом на посту второго человека в империи.
Война показала, что Геринг не был в состоянии самостоятельно поддерживать на высоком уровне боевые качества германской авиации.
Уже много лет Геринг, используя свой высокий пост, занимался главным образом обустройством собственного благополучия, а после успехов германской армии в Европе это качество возросло до неимоверных размеров.
Поездки в Италию, Францию и оккупированные районы России он использовал в основном для беззастенчивого грабежа ценностей этих стран.
Можно сказать, что катастрофа, переживаемая Германией, мало трогала Геринга.
Как и в мирное время, он продолжал ездить на охоту в своем шутовском наряде — красной куртке и зеленых сапогах и проводил время с семьей во дворцах в Каринха-ле и Берхтесгадене. Дома он ходил в белом или розовом шелковом халате с золотыми пряжками и с наманикю-ренными ногтями.
Осенью 1944 года Геринг цинично сказал в моем присутствии: «Мне нечего больше добываться в жизни, моя семья обеспечена».
Этой фразой он охарактеризовал себя полностью.
27 или 28 апреля заместитель имперского шефа прессы ЛОРЕНЦ доложил Гитлеру, что, по сообщению агентства Рейтер, Гиммлер обратился к правительствам США и Англии с предложением заключить сепаратный мир.
Гитлер в отчаянии бросил эту телеграмму на стол и промолвил: «Теперь, когда даже и Гиммлер изменил мне, я лучше умру здесь в Берлине, чем погибать где-нибудь на улице».
В тот же день Гитлер исключил Гиммлера из партии.
Не успел Гитлер прийти в себя после измены Геринга и Гиммлера, как была получена телеграмма от фельдмаршала Кейтеля, который доносил о том, что 12-я армия подвергается сильным атакам советских войск и продолжать наступление на Берлин не может. 9-я армия полностью окружена русскими, а корпус ХОЛЬДТА перешел к обороне.
Таким образом, все наши надежды на спасение рухнули. Прорыв наших войск на Берлин оказался безуспешным.
Драматизм положения усугублялся еще и тем, что все эти сообщения Гитлер получал под аккомпанемент русских тяжелых снарядов, рвавшихся на территории имперской канцелярии.
В этот день на Гитлера было страшно смотреть. Он еле говорил и еле двигался.
Возвращаясь с военного совещания к себе в комнату, Гитлер мне сказал: «Я не могу больше, жизнь мне опротивела».
Но даже в этот трагический день Гитлер, будучи по натуре мистиком и суеверным человеком, разыграл очередной фарс, обвенчавшись с ЕВОЙ БРАУН.
Двенадцать лет Гитлер был связан с Евой Браун, однако долгое время в Германии не было известно имя его «подруги».
Ева Браун являлась дочерью преподавателя мюнхенской школы художественного ремесла, и в момент знакомства с Гитлером она работала в фотоателье ГОФМАНА, впоследствии ставшего личным фотографом Гитлера.
Вначале в качестве «подруги» Гитлера она была экономкой в его резиденции в Берхтесгадене, где являлась полной хозяйкой. Затем Ева Браун жила в предместье Мюнхена — Богенхаузене на вилле, которую ей купил и роскошно обставил Гитлер.
Когда Гитлер проживал в Мюнхене, где им содержалась для себя квартира в частном доме, он тайно от своего ближайшего окружения посещал Еву Браун.
Надо сказать, что Браун играла значительную роль в личной жизни Гитлера и оказывала на него большое влияние. Многие приближенные опасались ее, в том числе даже МАРТИН БОРМАН, которого все боялись и ненавидели.
В политику Браун не вмешивалась и в общественной жизни никогда ничем не проявляла себя: она была пустой женщиной, занимавшейся нарядами и уходом за собой.
Судьбы германского народа ее нисколько не трогали. «Наш фюрер, — говорила она, — истинный страдалец. Все ему изменили, все покинули. Пусть лучше погибнут десятки тысяч немцев, но бесценная жизнь Гитлера должна быть сохранена».
Наступило 29 апреля. Весь район новой имперской канцелярии в этот день подвергался ожесточенным обстрелам и бомбардировкам со стороны русских.
От прямого попадания сгорел личный гараж Гитлера, вместе с находившимися там автомашинами.
Русские войска продвигались в район Потсдамского вокзала, а ставка продолжала жить своей лихорадочной жизнью.
Всех охватила растерянность. Каждый думал лишь о спасении своей собственной шкуры.
У меня до сих пор в памяти сохранилось предательство одного из ближайших к Гитлеру лиц — его родственника ФЕГЕЛЯЙНА, группенфюрера и представителя СС при Гитлере. Он был женат на сестре Евы Браун.
В этот день стало известно, что Фегеляйн ушел к себе на квартиру, где переоделся в штатское и ждал прихода русских, чтобы незаметно скрыться из Берлина.
По указанию Гитлера он был найден и расстрелян на территории имперской канцелярии.
Поступали данные об измене и других лиц, но иначе и не могло быть, ибо предательство и лицемерие были культивированы в окружении Гитлера задолго до описываемого мною времени,
В эти критические для германского народа дни вскрылась вся гнилость и продажность правящей верхушки, ибо она состояла из людей, потерявших всякий человеческий облик. Богачи, нажившие себе крупные капиталы за счет грабежа германского народа, а позже грабившие оккупированные страны, они проводили время в пьяных оргиях, купались в роскоши и богатстве, используя свою близость к Гитлеру только в интересах собственного благополучия.
Гитлер прекрасно знал о разнузданном поведении своих приспешников, ибо ему об этом неоднократно докладывали, в частности я.
Но будучи одержим манией величия, он смотрел на все это сквозь пальцы, так как эти люди лицемерно пели ему дифирамбы и создавали славу, за которой он гнался.
За время моей длительной службы у Гитлера мне довелось хорошо познать натуру многих его приближенных из числа высокопоставленных лиц.
Профессор Гофман, личный фотограф Гитлера, был, пожалуй, его лучшим другом.
Получив монопольное положение в качестве личного фотографа Гитлера, Гофман награбил столько денег, что стал одним из наиболее богатых людей в Германии.
Гофман был алкоголиком и в пьяном виде устраивал скандалы, становившиеся известными широкой публике. Гитлер об этом знал, но продолжал относиться к нему как к своему другу.
Наиболее доверенным лицом у Гитлера был его личный адъютант обергруппенфюрер ШАУБ. В 1923 году они вместе сидели в тюрьме в городе Ландсберге.
Пьяные оргии Шауба с балеринами ни для кого не являлись секретом. Известно также, что свое положение при Гитлере он использовал исключительно в корыстных целях.
С 1938 года одним из наиболее близких к Гитлеру людей стал рейхсляйтер Мартин Борман — один из немногих, под чьим влиянием находился Гитлер. Это был исключительно жестокий, хитрый, черствый и эгоистичный человек. Его попойки с Фегеляйном, адмиралом ПУТТКАМЕРОМ и другими носили затяжной характер и не поддавались описанию.
Не лучше вели себя и другие приближенные Гитлера, такие как нюрнбергский гауляйтер ШТРАЙХЕР, президент мюнхенского окружного управления ВЕБЕР, наместник Гитлера в Норвегии ТЕРБОВЕН, гауляйтер КУБЕ, впоследствии ставший имперским наместником в Белоруссии, и другие.
О ночных попойках Кубе с проститутками говорил весь Берлин.
Находясь в Норвегии, Тербовен каждую ночь напивался до безобразия и устраивал дебоши.
До войны весь Мюнхен говорил о «ночах амазонок», которые устраивал Вебер. В своем парке он катался на лошадях с голыми женщинами в сопровождении голых эсэсовцев.
Гитлер обо всем этом хорошо знал.
В конце дня 29 апреля, в присутствии генерала Кребса, Геббельса и Бормана Гитлер спросил командующего ударной группой по обороне правительственного квартала генерала Монке, сколько времени он сможет продержаться. Монке ответил, что при имеющемся вооружении и наличии боеприпасов сможет продержаться 2—3 дня. Гитлер ничего не сказал и ушел в свою комнату.
Вечером у всех собравшихся на очередное совещание настроение было подавленное. Осунувшийся еще больше, чем до сих пор, Гитлер тупо смотрел на лежавшую перед ним оперативную карту.
Командующий обороной Берлина генерал Вейдлинг настойчиво просил Гитлера разрешить начать прорыв из Берлинского кольца окружения.
С горькой иронией в голосе Гитлер заявил: «Посмотрите на мою оперативную карту. Все здесь нанесено не на основании собственных сведений верховного командования, а на основе сообщений иностранных радиостанций. Никто нам ничего не докладывает. Я могу приказывать что угодно, но ни один мой приказ больше не выполняется».
Наконец, на совещании было принято решение, что ввиду полного отсутствия снабжения с воздуха войска могут прорываться мелкими группами с условием, что все они должны продолжать борьбу, где это только возможно. О капитуляции не может быть и речи.
